Саэйма Латвийской Республики

Интервьюер.

Где и как ты встретил путч?

Д.Иванс.

Ну да... Путч для всех очевидно был сюрпризом, за исключением тех, кто готовил этот путч. Хотя и для них, возможно, был сюрприз, ибо одна из версий, что они сидели, пили водку и тогда сказали, как сказал наш дипломат Странга, «была-не была»... и начали все это.

Я в это время находился в отпуске в Стокгольме и мне была предоставлена Министерством иностранных дел Швеции возможность пройти курсы английского языка, которые я успешно и закончил бы и лучше знал бы язык, что мне помогло бы теперь в этой спокойной жизни.

Но в один прекрасный день в семь часов утра в моей квартире, где я жил в Стокгольме, прозвенел звонок, чтобы я включил телевизор и что в Латвии происходит путч. Что, конечно, не мог понять, что это такое в действительности есть. Необходимо сказать, что по случайности я не был один в этом Стокгольме, ибо там в этот момент был также премьер-министр Эстонии Эдгар Сависаар, мы в предыдущий день встречались и беседовали со шведскими дипломатами. Был такой званый вечер и, конечно, ни он, который, я думаю, чрезвычайно умный и дальновидный политик, ни я не предчувствовали, что что-то такое может произойти. Конечно, по телевидению... шведскому... уже показывали эти изображения путчистов. Больше ничего не было известно, что в самом деле происходит, только их заявления. И тогда я просто... договорился со шведской авиакомпанией, что они зарегистрируют... иными словами, мне достают билет, я покупаю этот билет, но в списке пассажиров меня нет. Зарегистрируют кого-то другого. Просто чтобы... ибо мы же не знали, что происходит и чего можно ожидать... Скажем, что те, кто видит списки, они видят, что меня там нет.

И мы выходим в абсолютно пустой аэропорт Риги. Как бы пустой в одном направлении, а в другом – полный зарубежных латышей, которые убегают из Латвии. Да... ну, другими словами, зона риска..

И тогда эти чудесные мосты, где уже, конечно, позиции мостов, как мы видим, заняли бронетранспортеры, чтобы не повторилось то, что случилось в январе, эта ошибка. И тогда я захожу в Верховный Совет, у вас были свои дела...

Интервьюер.

Я у Иварса... [Годманиса – председатель Совета Министров ЛР – ред.].

Д.Иванс.

...И в Верховном Совете самая странная ситуация. Сидят депутаты, которые ничего не делают, они просто сидят. Ну, в январе сидели, ну, теперь тоже посидим... Ибо нет идей. Ну я, конечно, так как не видел ни эту ситуацию, я начал кричать: «Что вы ничего не делаете?»... нужно действовать... Они мне говорят: «Дайнис, но ничего нельзя... ничего не звучит, ни радио, ни телевидение... Мы изолированы от информации. «И тогда я не знаю... Не знаю, почему, я говорю: «Как, но мы ведь можем идти к памятнику Свободы, мы можем говорить с людьми». И тогда мы придумали эти определенные часы, которые были объявлены, что мы пойдем к памятнику Свободы и будем также у Верховного Совета и просто устно будем сообщать что, где и когда и каким образом происходит.

Но в целом привычная система была разрушена. Поэтому также был... ну, такое какое-то замешательство в Верховном Совете. И тогда затем началось оживление. Конечно, была такая мысль, что опять пробовать баррикады, звать людей. Но это уже практически тогда не было возможно. Мы просто начали думать, как мы просто должны начать нормальный рабочий ритм. Мне кажется, что там даже были восстановлены эти сессии Верховного Совета, на которых в действительности не было что решать, ибо не было истинно о чем сообщить, ибо мы не знали как будет происходить. И там эти события были вообще достаточно... достаточно, достаточно плотные.

Тогда нам пришло на ум, что нам нужно было бы поехать к Главнокомандующему Прибалтийским военным округом генералу Кузьмину и у него непосредственно спросить, что происходит. Ибо кто тогда здесь уполномочен... ибо и они тоже были все в такой неопределенности. Единственно Рубикс [член Политбюро ЦК КПСС и первый секретарь ЦК КПЛ, председатель латвийского комитета по чрезвычайному положению – ред.] угрожал, что он нас арестует. А остальные все же немного оставались в стороне и не выскакивали на передний план.

Но Кузьмин был одним из тех, кто более всего поддерживал путч. И тогда я помню, что я специально обращался к тогдашнему депутату Верховного Совета, был такой Гапоненко, начальник войск Прибалтийского пограничного округа... что я хочу пойти поговорить с Кузьминым, может ли он мне гарантировать безопасность, что я выйду живым из штаба Прибалтийского военного округа от Кузьмина. Гапоненко сказал: «Я ему позвоню. Доложу». Ну, и тогда ответил Кузьмин, что да, что он ждет. И я с Александром Мирлиным, тогдашним секретарем пресс-службы Верховного Совета, мы там вошли вовнутрь этого ужасно охраняемого Прибалтийского военного округа... там бесчисленные кордоны... ибо они также, очевидно, кажется, мобилизировались или испугались, но там была ужасная охрана. И там мы встретились с Кузьминым. И тогда можно было видеть, что, очевидно, начали поступать какие-то сведения, что так хорошо с путчем не идет, ибо он не был таким бравурным, каким он был у Иварса, когда он потребовал у Иварса подчиниться. И тогда говорит: «Ну, но вы... Что вы хотите?» Я говорю: «Я хочу, чтобы вы вывели войска с улиц Риги, ибо нельзя разъярять людей и нельзя угрожать людям бронетранспортерами. Это город!» Ну, просто так... Мы так говорили, как бы ничего не произошло. Он говорит: «Мы их выведем, но вы обещайте, что вы не нападете на эти войска». Я говорю: «Да, мы, конечно, обещаем, что мы не нападем на войска». – «И вы обещаете, что вы не потребуете немедленного вывода». Я говорю: «Ну да. Немедленный вывод – это же не реально – вас теперь сразу вывести». Ну, у нас этот разговор так и остался. Я говорю: «Но вы присмотрите за «черными беретами», чтобы они не шли?». Да, да, он говорит, войска не будут вмешиваться, войска ничего не будут делать.

Тогда, когда я возвратился обратно в Верховный Совет, мне еще раз позвонил Гапоненко, и тогда он мне так шепотом сказал в телефон: «Хозяин скоро возвратится». Ну, так как бы намек на то, что очевидно полетел самолет к Горбачеву, да.

Но все же все еще не ясно. И тогда мы... состоялось это заседание Верховного Совета 21 августа. Тогда Андрейс Крастиньш [заместитель председателя Верховного Совета ЛР – ред.] говорит: «Мы не знаем, что будет. Необходимо принять моментально декларацию, решение, что мы являемся... учреждаем... манифестируем полную независимость Латвии от Советского Союза. Таким образом отменяем переходный период, и независимость с этого момента».

Очень быстро была выработана эта декларация. Это, мне кажется, было в кабинете Андрейса Крастиньша. Нигде много она не была обсуждена. Она прямым путем, горячая была передана Верховному Совету. Мне нужно было вести это заседание. Анатолийс был где-то в другом месте, Анатолийса не было, потому что я вел именно это заседание. Во время обсуждения, когда депутаты все же вжились в свою роль депутатов и начали придираться к деталям, потому что в одном месте запятая не там и в одном месте одно слово недостаточно радикально, а другим, в свою очередь, казалось, что это слово слишком радикальное, они спорили… Ко мне подошел сотрудник нашей охраны и на ухо сказал: «К зданию Верховного Совета приближаются танки». Ну, это оказались бронетранспортеры «черных беретов». С несколькими протестами депутаты, которые еще хотели спорить, мы этот документ таким, каким уж он был, мы этот документ и приняли.

За этим сразу же последовала эта следующая цепочка событий. Сначала попытка омоновцев пробиться за эти баррикады, которые с января остались вокруг здания Верховного Совета, где стояли Ражукас [председатель Народного фронта – ред.] и народнофронтовцы, и омоновцы попытались их разогнать своими резиновыми дубинками, и там были эти противотанковые «ежи» установлены. Затем какое-то затишье, когда они отступили и через короткое время уехали, и мы тоже не знали, что именно в это время происходит. И тогда уже эта информация о провале путча в Москве. Потому что тогда уже просто надо было быстро действовать, перенимать все властные структуры, и затем уже, может быть, были такие вещи, где, может быть, и мы допустили какую-то ошибку, достаточно неопределенно действуя. Поскольку тогда было так, что люди привыкли все же к известной осторожности, того сознания, что теперь-то ты свободен, хотя и принята эта декларация, еще не было, потому что никто еще в тот момент нас не признал. И тогда был Шкапарс [депутат Верховного Совета ЛР – ред.], который уверенно вошел в Президиум и сказал: «Моментально надо перенимать все военные комиссариаты». И Иварс закричал: «Нет, нет! Ты вызовешь кровопролитие!» Ну как у Иварса это обычно было – видеть все, сгущая краски, чувствовать ответственность за весь мир. И тогда мы были свидетелями, весь Президиум, ужасной сцены, как они там кричали в соседней комнате, и тогда Иварс тащил за шиворот Шкапарса внутрь и кричал: «Что этот «Шкапарс себе позволяет!» Что он сейчас вызовет кровопролитие… Но надо сказать, что Президиум очень хладнокровно поддержал предложение Шкапарса. Было дано распоряжение везде, где это возможно, солидным образом перенимать военные комиссариаты. И оказалось, что это было правильным, потому что никто не сопротивлялся в военкоматах.

И Верховный Совет создал комиссию, которой, кажется, Костанда [депутат Верховного Совета ЛР – ред.] руководил, которая должна была отправиться в Центральный комитет [КПЛ – ред.] арестовать Рубикса. Там, кажется, Рубикс успел что-то сжечь со своими единомышленниками. Я, в свою очередь, отправился на митинг.

Я отправился на митинг, где мне надо было сказать красивую речь. Я говорил о том, что мы свободны, и в этот момент ко мне подошел кто-то, мне кажется, это был Диневичс [депутат Верховного Совета ЛР – ред.], и Диневичс мне говорит: «Дайнис, только что арестован Рубикс. Надо сказать людям!»

Я людям говорю: «Я прерву поток своей речи: в этот момент арестован Альфредс Рубикс!» Тогда… Вообще была пауза в этот миг, не было оваций. Одна тетушка передо мной, совсем рядом, схватилась за голову и упала наземь в обмороке. Не знаю, почему, – или сочувствовала Рубиксу или просто потому, что она не верила, что что-то подобное может произойти. Ну, и тогда, конечно, прозвучали аплодисменты и овации.

Тогда, конечно, следующим было, что надо убрать все эти памятники. Это было важным символическим актом, поскольку это даже… этологи, которые изучают инстинкты в поведении человека, которые мы унаследовали от животного мира, писали, что снос памятников империи – это и очень животный инстинкт для народа как популяции, что она устраняет следы, помет, врага своей популяции, да. И поэтому и это снятие памятника Ленину, наверно, уж не было таким демонстративным гуманным актом, а это был акт, которым мы освобождались от инстинктивного рабства внутри.

Дальнейшее уже, мне кажется, было… Это было как во сне, как в сказке, ну мы действительно очнулись, вы тоже хорошо помните все, в совершенно новом…

Интервьюер.

Чем, по-твоему, был путч как политическое мероприятие? Потому что в моем восприятии не артикулированная цель для тех обстоятельств, которые в то время были, нерешительные инициаторы, избегали выступить как убедительные лидеры, эта смешная басня с Горбачевым… Ну, там еще можно перечислить… Что это было? Это была осознанная деятельность или какой-то выпад в агонии?

Д.Иванс.

Ну, мы это уже тогда называли агонией. Просто я уже во всех своих телевизионных интервью говорил: все что они делали, я говорил, это агония, уже начиная с января. Может быть, что мы это говорили, бравируя, но может быть, что иногда такие бравурные и случайно возникшие формулировки и оказываются по-настоящему точными. Потому что сущность уже была такова, что уже в январе они убедились, что армия их не поддерживает – не поддерживает! – , потому что и сейчас все еще сохранились эти доказательства и о Псковской воздушно-десантной дивизии, которая отказалась отправляться против гражданского населения сюда, и известен этот рассказ Сависаара про Дудаева [командир дивизии, и.о. начальника военного гарнизона г.Тарту], который командовал в Эстонии и обещал, что его полк не выйдет против мирного населения. Так что… Ельцин провозгласил обращение к армии встать на сторону новой Российской Федерации, а не Советского Союза, что и произошло, потому что генералы перешли и… значит, ну, генерал переходит, у дивизии нет выбора, потому что в армии своя дисциплина.

Так что путчисты, очевидно, не были уверены в своих силах. Загадочным до сих пор остается вопрос, который мы здесь часто обсуждаем, о Горбачеве – был ли он заключен…

Интервьюер.

На чьей стороне он был…

Д.Иванс.

…или не был заключен. Возможно, что Горбачев сам не знал в тот момент, на чьей стороне он находится. И каким-то образом заложником он являлся.

Интервьюер.

Если бы путч победил и произошел бы этот переворот, – ты бы принял предложение эмигрировать? И как семья?

Д.Иванс.

Определенно нет, поскольку я здесь находился…

Интервьюер.

А если бы для тебя другим выбором была Сибирь?

Д.Иванс.

Ай, ну, не знаю… Тогда пришлось бы много рассказывать… Но вряд ли… У меня характер не такой. Мне кажется, что я отношусь к таким типам, которые, понимаешь, лучше умрут, но не опозорятся.