Саэйма Латвийской Республики

Интервьюер.

А по Верховному Совету летом ходили слухи, что возможен путч или что-то такое?

Л.Муциньш.

Нет, я ничего такого не помню. Вот помню, что во время баррикад Янис Круминьш [депутат Верховного Совета – ред.] был взволнован и говорил: «Нас тут всех застрелят». И такая мысль, что надо бежать из Верховного Совета. Тогда, видимо, кто-то пустил такой слух, потому что хотели же, чтобы мы оставили Верховный Совет каким-нибудь образом, потому что философия была такая: так сказать, мы – здесь, мы здесь стоим, и на этом мы стоим. так сказать, если нам суждено погибнуть, ну тогда мы погибнем.

Но о том, что путч…

Интервьюер.

Суть такая: было предчувствие путча?

Л.Муциньш.

У меня лично – да, потому что я посмотрел на свою речь, которую я произнес в Стокгольме… там были такие понедельники, когда на рыночной площади собирались в защиту Балтийских государств… Я в своей речи где-то за две недели до путча сейчас нашел явные намеки… ну, это я, конечно, теперь говорю, можно было и яснее говорить… Но вот что я делал еще во время баррикад. У меня тогда был еще один кабинет в тогдашнем здании комиссий, где тогда была Земельная служба. И за их счет я звонил в Москву всё время. А до того я наладил контакт с такой… «Щит» – была в Москве такая организация демократически настроенных милитаристов, а у них были связи с демократически настроенными чекистами, там был… тот депутат СССР, который внезапно умер той смертью, не помню… Щепатихин [Щекочихин – ред.], да… и они меня информировали. Я сейчас еще посмотрел, скажем, я четко и ясно… «Диена» напечатала 18 января, что Муциньш накануне созвал пресс-конференцию и сказал: «Армейские самолеты прилетели, дело – дерьмо, начнется стрельба». И 20-го числа стрельба началась-таки. Конечно, Андрейс Крастиньш [заместитель председателя Верховного Совета – ред.] назвал это всё глупостями и так далее… потому что Мирлин [руководитель пресс-службы Верховного Совета – ред.] мне такую пресс-конференцию… я же не мог сказать, что мои информаторы в Москве говорят, что у нас готовится… так что с отставанием… Они не могут сказать где, не могут сказать что, но они мне четко сказали, что центр – это ОМОН и все ноги растут из ОМОНа, но не только ОМОН, значит, прибыли еще… спецподразделения, да.

Так что это было сказано. Но…

Интервьюер.

Это было про «Альфу».

Л.Муциньш.

Ну, это теперь мы используем… Про Литву-то обнаружен отчет «Альфы». Тогда, когда был путч, тогда же этот отчет вытащили на свет… А про Латвию такой отчет не появлялся, потому что в нем о том застреленном, о том, сколько потеряно автоматов, сколько потеряно раций, из чего стреляли… во сколько собрались, где переоделись, на каких машинах ехали, что делали. Всё там в этом отчете… отчет «Альфы» опубликован в русской прессе. А про Ригу ничего такого или нет, или… ну, про время баррикад… или это недостаточно выяснено.

Но, короче говоря, у меня в этой самой Земельной службе был такой кабинет, там мы собирали информацию. Ну, почему вот я фигурировал в качестве одного из кандидатов на пост начальника SAB [Бюро по защите Конституции – ред.], откуда это взялось? Это от того, что я работал с этими… У меня был один кабинет в здании радио, а второй – там. Я в сам Верховный Совет вообще очень мало заходил и не участвовал в тех делах, потому что было устроено так, что я сам лучше знаю что мне делать. Я сам – человек-оркестр. Ну, а кого мне нужно было, того я привлекал. Мне выделили секретаршу, у меня была такая секретарша Кусиня, и когда меня там не было, тогда она сидела у телефона, потому что москвичи тоже звонили...

Ну, понятно, что всё было так или иначе под контролем, я допускаю, но та информация была, значит, и о том, что будет 20-го числа и что будет стрельба и так далее, и о том напряжении... Но вопрос был о путче?

Интервьюер.

О путче.

Л.Муциньш.

Да, так вот, они мне дали, такой... ну... который я даже в какой-то речи использовал... он у меня сохранился... Фактически названы все путчисты. Но, конечно, нельзя было... ну, это было... и Лукьянов [председатель Верховного Совета СССР – ред.], тоже, который избежал-таки уголовной ответственности...

Интервьюер.

Но всё равно посадили...

Л.Муциньш.

Нет, я об этом говорил, я такую статью написал... Так что я от этих москвичей получил... И я теперь нашел, что у меня одна речь или статья была здесь, и одна речь и статья у меня были в Швеции. Так что... я вообще удивляюсь этому Главному разведывательному управлению, как оно... если у меня... то у них должно было иметься в семь раз больше, если... Так что меня всё это вообще поражает. Так что в таком смысле – да. Но чтобы это было как-то так…

Ну конечно, у меня были... ну, у многих вроде как было недовольство тем, что баррикады разобраны и если что-то будет, то мы не сможем обороняться. Потому что всё время выводили из себя... с одной стороны, Годманис [председатель Совета Министров ЛР – ред.] и Горбуновс [председатель Верховного Совета – ред.] хотят, чтобы убрали, чтобы не раздражать русских, с другой стороны, они же нас заставляют убрать, чтобы они могли легче занять... Потому что, я думаю, ясно же, теперь и эти конференции, проходившие у нас в Академии наук, задав вопросы этим солдатам, блокировавшим мосты во время путча, что у них было единственное и четкое задание: а) не дать людям съехаться из села и б) не дать съехаться тяжелой технике. Они уже научились на январских баррикадах, к августовскому путчу у них уже были готовы выводы. И, конечно, то, чего не сделали в Литве – занять радио и телевидение.

В Латвии они дальше не пошли – так, как они пошли в Литве, занять радио и телевидение, только в Литве они их вроде как отпустили, если, я понимаю, там же... теперь литовцы показали того литовского офицера, которого планировалось назначить диктором, работал ли он или нет... Но, по-моему, Латвийское радио всё-таки не работало, и телевидение тоже не работало, потому что как-то они там...

Интервьюер.

Не подготовили заранее дикторов.

Л.Муциньш.

Ну, не знаю, честно говоря, странно, потому что в Литве они дикторов заранее подготовили, и литовские... вильнюсские тогда там работали с идеологией «интеристов»... Но здесь я не знаю... Получается, те ошибки были исправлены. Но опять-таки, с другой стороны, очевидно, что такая конфронтация должна была быть чудовищно кровавой, или, опять-таки, было ясно, что всё... ну, эти метастазы болезни из Латвии дошли до Москвы и фактически всё решалось в Москве, а Латвия здесь имела меньшее значение. Но в то же самое время, скажем, то, что Латвийское радио было подготовлено и секретный передатчик вещал в эфир, об этом же никакой информации не было. И я даже еще за час до того сказал лиепайчанам, что из этого передатчика надо что-то вынуть, чтобы он не мог транслировать. Оказалось, ничего вынимать не надо было, а надо было просто транслировать. И во время путча самое лучшее было то, что на лиепайскую башню, где в системе трансляции было полностью русское хозяйство, звонили путчисты и спрашивали: «Что вы передаете, «CNN»?» Или там Москву... Нет, мне кажется, они передавали «CNN», который, конечно, показывал всё, что происходит в Москве. «Выключайте!» Они отвечают: «Какой сигнал ко мне приходит, такой я и показываю!» А сигнал поступал откуда-то из Дундаги, там стояла «тарелка», которая во всю систему подавала соответствующий сигнал. Не знаю, как было в Риге, в Риге я ничего не видел, а в Курземе мы всё время «CNN» смотрели, по крайней мере, в Лиепае, потому что во время путча я находился в Лиепае, утро путча я встретил в Лиепае.

Интервьюер.

Да, как ты узнал о путче?

Л.Муциньш.

Ну, по радио. Брился утром, услышал новости. Я, наверное, позвонил в Ригу; телефоны, наверное, работали. Значит, я позвонил в Ригу, и такая вот ситуация... Но тогда уже началось какое-то движение и в Лиепае тоже, и мы все собрались в лиепайском бюро Народного фронта, потому что я два дня... потому что это 21-е число, на этой вот фотографии, значит, во второй половине дня 21-го числа. Значит, я в Лиепае, и вся эта связь, поскольку я еще был депутатом от Лиепаи, значит, я пошел в исполком или в бюро Народного фронта, осуществлялась эта коммуникация, потому что мобильников не было... Ну, я звонил по домашнему телефону, по-видимому... И тогда происходили эти встречи. Потом уже, мне кажется, пропала связь, не помню, во сколько пропала телефонная связь, но тогда, когда я был в Москве, рассказывали, что есть отдельные системы, скажем, у железной дороги, я даже знал, что у высоковольтных сетей тоже... вообще есть такие, которые идут по тому же высоковольтному кабелю, но я пользовался... на той же самой телебашне была прямая связь с Ригой, я ездил туда и говорил с Ригой, с Верховным Советом, надо ли мне немедленно явиться или что-нибудь такое... Тогда Эндзиньш [депутат Верховного Совета, председатель Комиссии по вопросам законодательства – ред.] такую позицию не занял, но это, наверное, уже был вторник; да, путч, наверное, начался в понедельник, восемнадцатое – это воскресенье, девятнадцатое, двадцатое – понедельник, вторник... Ну и тогда мы там действовали, потому что был приказ этого начальника гарнизона, капитана первого ранга, что он там чуть ли не назначен... распорядителем города... тогда прошло заседание исполкома, и сообщение Горбуновса тоже было уже где-то в десять, мне кажется. Потому что радио работало... мне кажется, что радио работало, потому что телевидение заняли только в понедельник вечером, мне кажется...

Интервьюер.

Да-да, радио чуть позже взяли... Радио сначала работало, и было сообщение Горбуновса.

Л.Муциньш.

Во всяком случае, мы знали сообщение Горбуновса, нам была задана установка... Мне кажется, что это было решение Верховного Совета, а не просто заявление его председателя. Решение было принято, я туда мчаться не мог, но я не знаю, по-моему, я не был должен явиться... Потому что никакое пленарное заседание на понедельник не было запланировано, по-моему. И тогда я все дела сконцентрировал и занялся ими в Лиепае. Значит, первое – газета подготавливалась и печаталась в Лиепае... Тогда вечером я увидел, как офицеры с автоматами вламываются в лиепайскую редакцию газеты... Но они, во-первых, не знали, что у газеты своя типография, и не знали, где она находится; они сначала вломились в большую типографию, где газеты не печатают. Хотя это и считался как бы типографский цех, но он был рядом с редакцией. Но скоро произошла утечка этой информации... Но эти, в редакции, тоже были умнее, они не ждали семи-восьми часов вечера, как обычно, когда газета печаталась. Они уже в три газету сверстали и в четыре отпечатали, и сразу же вывезли ее из редакции и спрятали. И тогда мы там еще обсуждали... что-то делали... не помню. Ну, копировальные аппараты из бюро Народного фронта и исполкома мы развезли по конспиративным квартирам и спрятали... компьютеров тогда не было, копировальные аппараты были уже важным оружием. И домой я тоже в ту ночь не возвращался, по-моему... А с утра я тогда около пяти отправился в тот центр сортировки почты, куда приходили газеты из Риги и куда привезли из того укрытия ту лиепайскую газету. Тогда мы там просто наблюдали за тем, как всё распределяется, грузится в почтовые машины и уходит в районы и почтовые отделения Лиепаи... Там никто тогда... Ну, они не знали, они абсолютно не были проинформированы, потому что они уже... Тогда тоже, по-моему, лиепайский... Они не подумали – у нас в Лиепае был свой радиотрансляционный центр, который не транслировал, а по проводам всё это... Он тоже, по-моему, подключился к «Голосу Америки» и два дня там всё то передавал...

Значит, на телевидении, как я уже сказал... какой сигнал к нам поступает... ответили русские на башне путчистам... такой мы и передаем, мы там никакую цензуру обеспечивать не можем... и идите вон... И так они там и смирились, покричали под дверьми и ушли. Потому что я там ходил звонить в Ригу, там была прямая линия связи с Ригой... на следующий день, так по крайней мере нам объяснили... И тогда мы увидели, значит, всё, что происходит...

Ну, и тогда около здания суда... рядом с нами, во дворе суда, находился лиепайский гарнизон – то есть, военно-морской гарнизон – военный трибунал и прокуратура. Ну, там оказалось, что эти офицеры, какие-то там полуполковники, эти судьи и прокурор... они были чем-то очень неудовлетворены, потому что у них была какая-то ненависть по отношению к тем армейским чекистам. И, одним словом, так долго я их там терроризировал, посещая два-три раза в день, потому что меня интересовало, что будет делать армия... И они опять-таки были достаточно информированы, потому что они же тоже не поддержали путч. По крайней мере они.

Ну, они даже возбудили против капитана первого ранга Сталева уголовное дело по статье «измена родине». Совсем просто.

Интервьюер.

А путч еще не кончился?

Л.Муциньш.

Ну... Мне трудно сейчас сказать, в какой день они это сделали... был ли это вторник или среда... Наверняка видели... Ну, они однозначно были ельцинистами... Ну и в «Атмоде» или в той лиепайской газете Народного фронта еще после того было опубликовано то решение о прекращении дела, и, конечно, каждому из них присвоили по звезде, повысили и отправили куда-то в Россию-матушку... куда-то в хорошее место, потому что потом уже, конечно, мне приходилось много бороться за то, чтобы руководство Верховного Совета подписало телеграммы, скажем, что не только важно было, по вашему мнению, по мнению рижан, снять Кузьмина [командующего Прибалтийским военным округом – ред.] и тех... Я боролся за то, чтобы и в Калининграде тоже сняли командира Балтийского военного... Балтийского флота, который своим прокурорам отдал приказ о путче, а также прокурора Балтийского флота и тех стариков... Я фактически защищал этих людей, которые этот акт... ну, раньше или позднее... не будем каждого мерить... потому что время там можно вписать в решение, какое хочешь, но для этого все-таки надо созреть...

Ну, так вот они поступили... Думаю, что это здесь можно упомянуть хотя бы просто из интереса.

Интервьюер.

А ты осознавал, какие могли быть последствия, если бы путч победил?

Л.Муциньш.

Нет, думаю, что особенно мы об этом не думали. Думаю, что если мы и задумывались... то мы как-то... ну не хватало опыта... А если и был опыт каких-то политических дел в семидесятых годах, то от него отстранялись. Потому что события были такими динамичными.

И ты еще спрашивал о баррикадах и третьем и четвертом мая... Ну, я скажу... события развивались так стремительно, что не было времени сидеть и обдумывать. Теперь, может быть... ну, теперь пленарное заседание проводится раз в неделю и занимает один час... скажем, вопросы и ответы как в нормальных западных парламентах... Тогда можно было бы планировать в период с девяти до десяти часов. Если вопросы кончаются раньше, то пленарное заседание начинается в полдесятого. Если нет, то в десять кончаются вопросы, можно переходить к пленарному заседанию. Так происходит работа в западных парламентах. А они теперь за час всё заканчивают и так...

А тогда работы был непочатый край... Всякие события. Реальные ли, вымышленные ли, или в наших собственных головах родившиеся?.. Так что с этим сбором информации... Ведь мобильников-то не было... Надо было встречаться с людьми, созваниваться, ходить... Ну, конечно, было такое ощущение, что тебя прослушивают и так... Потому что путч... Я прибыл, еще шло... Или нет, пленарное заседание было позже... Но весь этот захват ЧК, все мешки и все эти перипетии... Ну какие там особые раздумья?..