| Айварс Беркис |
 |
|
Интервьюер. Я вижу, у тебя получилось такое совпадение: 18-го прошли выборы в августе, тебя избрали депутатом, 19-го начался путч.
А.Беркис. И я приехал, я тогда с утра этого не слышал, я собрался и думаю: ну как я теперь поступлю? Я думал: сначала приду, зайду на Радио. Я думал, что мне как депутату теперь надо делать. Ну, приду сначала на Радио и тогда отправлюсь в этот Верховный Совет. Пришел на Радио, у входной двери говорят: «Айвар, начался путч!» Я думаю: «Смотри, как хорошо! Я избран депутатом, и работать не придется!» Ну, тогда я пошел в этот Верховный Совет, ну, там все происходило, там так на душе было весьма неспокойно у всех… Там меня успокоило то, что в Верховном Совете проголосовали о том, что… ну, приняли это решение, что это к нам не относится, в принципе, такое содержание было… В чужом государстве пусть делают, что хотят, а нам надо выполнять собственные приказы. Это сразу… Даже я думаю, что с стороны Горбуновса это было большой смелостью. А куда ему было деваться…
Интервьюер. Ну и что было с Радио, когда начались эти…
А.Беркис. И тогда мы снова отправились, но тогда уже все эти сообщения и все было в порядке. В Верховном Совете эта служба новостей сидела, и это все шло. И я пошел и посидел в Верховном Совете, но до меня там особо ни у кого не было… сам помнишь этот первый день, весьма хаотично там шло, и что тогда там делать? И вечером у меня в 7 часов было заседание правления своего Крестьянского союза. И приходит Петерис Кругаляужс из Саэймы, который был заместителем председателя Крестьянского союза, и говорит: «Что вы тут сидите? Вас сейчас придут и возьмут!» И тогда мы посмотрели, что по телевидению… мы сидели на 22-м этаже высотного здания Министерства земледелия, вся Рига у наших ног. Мы посмотрели из окна, что занимают… что вертолеты садятся на…
Интервьюер. Телевидение на Закюсале.
А.Беркис. На Закюсале, да. И тогда мы начали делить… Ну, думаем: что, Крестьянский союз это такая фашистская организация по наследству и по виду, нас тогда действительно… Тогда я распределил эти роли, кто что спрячет (у нас была известная картотека), отправил всех за дверь и вызывал по одному…
Интервьюер. Конспиратор!
А.Беркис. Да, но кто что получил, этого остальные не знали. И я сказал: «Ты мне не говори, куда ты прячешь, потому что, когда меня начнут поджаривать, то кто знает, что будет!»
Интервьюер. Ну да…
А.Беркис. Я разделил это на три части, отдал трем людям. Одна была из Кауцминде, тоже Бруниниеце, Айна Бруниниеце, такая женщина, о которой я знал, что ее можно жечь, и ничего не получишь. Затем мы с Антонием Зундой, который был генеральным секретарем, сели и сочинили такое письмо о помощи для Швеции – потому что нашей дружественной партией была шведская Партия центра… И тогда мы написали такое письмо для Швеции, которое надо было отнести на следующий день в представительство Швеции. Тогда я пошел домой… вроде бы шел домой, но шел через Домскую площадь – мне уже на Радио не нужно было быть, но эта толпа человек, каких-то 50… ну, не толпа, а такая группа, собрались здесь, и ждут, что произойдет. И спрашивают: «Почему на Радио не так, как в дни баррикад, когда был балкон и там, на балконе, были громкоговорители и все знали, что происходит, а теперь ничего? Ну, народный трибун, иди и сделай!»
Интервьюер. Ты пришел вечером на Радио…
А.Беркис. Это было примерно в… Телевидение уже было занято… это было примерно в 9 часов. Я зашел сюда, ну, захожу вовнутрь, и сейчас всех женщин отправляют домой, они все должны идти домой, и кто же тогда останется в ночную смену… Я вижу, что ситуация такова, что мне надо остаться. Я просто не могу уйти. Ну, и тогда я отдал Дайне Островске, к счастью, отдал свой магнитофон и отдал все те документы, пусть едет домой. И тогда у меня стало так легко на сердце, меня ничего больше не связывало. Ну, тогда мы здесь остались. Через небольшое время приходит или приезжает сам Буде, Имантс Буде из Народного фронта, и говорит, что там застрелены люди возле Главного здания милиции, напротив рынка…
Интервьюер. Но не было же ничего…
А.Беркис. Салминьш и Варпаховскис.
Интервьюер. А, правильно.
А.Беркис. Они были из Союза писателей, этот микроавтобус ехал, и эти омоновцы их просто 35 пулевыми отверстиями... чудо, что… Салминьш был убит на месте, а этот Варпаховскис был ранен. Человек приехал и говорит: «Согласен ли кто-нибудь поехать?» Я поехал. Приехали туда, там эти омоновцы стоят, этот простреленный автобус. А этот Варпаховскис уже был перенесен в санитарную машину, машину скорой помощи. Тогда я зашел в автомобиль скорой помощи, там говорить нечего… Он говорить не мог, я только… тогда я расспросил тех остальных, осмотрелся. Я хотел еще пойти к тем омоновцам поговорить. Я думал: журналисты во всем мире так делают. А этот Имант сказал… он сказал: «Не ходи, не ходи! Я уже получил прикладом автомата по спине, эти парни шутить не умеют». И это был первый раз, когда я ясно осознал, что эти парни шуток не понимают, что у них приказ, и они будут стрелять. Они больше не станут думать, это не январь! В тот момент я понял, что это уже не январь, что это другая ситуация.
Интервьюер. Ну и тогда вы практически ждали…
А.Беркис. Да. И ждем, и сидим, и ничего не происходит. Сообщают: уже занято помещение Народного фронта. Нас никто не занимает.
Интервьюер. Вы передаете и рассказываете, и…
А.Беркис. Да, ну сидим и идем… Главное, трагическое, что нам нечего рассказывать. Нам нечего рассказывать, потому что никаких сведений уже не поступает. Ну, мы вытащили это «для часа икс» – эту инструкцию, которая была «для часа икс». Ну, мы ее читаем и опять время от времени идем, говорим, и ничего там… Тогда приехало, после того как развезло женщин по домам, это наше такси, которое было назначено на Радио. И оно приехало, он говорит: «Нет, ну ничего. На улицах ничего такого не происходит». Я говорю: «Погоди! Может быть, проедем еще кружок по Риге, посмотрим?» Я сажусь в этот автобус, и мы едем, и тогда эти бронемашины… или что это было, или танки…
Интервьюер. На мостах.
А.Беркис. Они были стянуты… Да, они стояли. Сначала мы ехали по Деглавскому мосту, затем дальше, доехали до Берги. Перед Берги один стоял в стороне, и, как говорится, солдаты или омоновцы… нет, это, наверно, были солдаты…
Интервьюер. Это были солдаты.
А.Беркис. Да. Они там, на этом танке на башне сидят, и так… И – обратно, проехали опять мимо этого расстрелянного автобуса и опять к телевидению. Совершили такую долгую поездку.
Интервьюер. И во сколько тогда… Вернемся: во сколько тогда этот ОМОН…
А.Беркис. И тогда я в 2 часа уже вернулся, рассказал еще об этом, тогда вошла еще из той толпы, из тех оставшихся, одна женщина, принесла мне кофе, позвала меня на улицу. И это и было последним. Но настроение было весьма мрачным, потому что была такая атмосфера безысходности, что в этот раз что-то произойдет. И, когда я говорил там, тогда я и сказал, что… я примерно так и сказал, что долго не протянется. Я сказал: «Это может тянуться каких-то 3-4 месяца. Эта экономика обязательно рухнет, это государство таким образом не спасти. Так что держитесь! Не предавайте друг друга! Держитесь вместе! Не поддавайтесь!» Ну, примерно так. Это было тем, что я мог сказать. Ну, тогда… Ничего не происходит. Мы говорим: «Они хотят знать точное время, они Радио не закроют». И тогда я поднялся наверх… комнатка нашей редакции была на верхнем этаже, на самом верху, на 5-м этаже, ушел, думаю: «Напишу завтра с утра для передачи такой кусок посолиднее». Присел – спать хочется. Ну, как-то, борясь со сном, пытаюсь писать. Сразу… Тогда раздался этот выстрел, это было в 4.47, это я записал…
Интервьюер. Выстрел был, да?
А.Беркис. Тогда были выстрелы. Я писал, что стреляют из крупнокалиберного пулемета, хотя я никогда и не слышал, как крупнокалиберный пулемет звучит. Но это было… какое-то эхо, наверно, было или что-то, или со стороны двора это звучало… очень громкие эти выстрелы. Ну, тогда я бегу вниз в студию. Тогда был Розе… диктор, он говорит: «Скорее в студию!» Мы влетели с русским диктором внутрь. Я сказал: «Так! Ну, настал наш последний час. На лестнице уже звучат шаги. Держитесь!» И этот русский диктор сказал то же самое по-русски. И тогда мне было страшно. Я думал так: когда занимают какое-то здание, то обычно… я читал, что автоматными очередями расчищают дорогу. И они идут с опаской. Я сказал: «Мужики, будет безопаснее, если мы выйдем на лестницу. Пусть видят, что мы там». Тогда мы вышли на лестницу и они подошли – это были десантники. Они шли уверенно, никакого страха у них не было. Они сказали: «Чего же вы, господа?» Я им сказал: «Так где же вы так долго были? Мы вас целую ночь ждем!» Они сказали: «Собирайте свои вещи, чего же вы здесь делаете? Мы вас давно отключили». Ну, тогда мне стало легче, потому что я понял, что они ничего не знают. Я до этого думал, что ЧК знает все.. И что они все знают, но тогда, когда они сказали, что нас отключили, я понял, что они ничего не знают, потому что мы продолжали звучать со всех отдаленных вышек до сих пор. Всю ночь. Нас отключили от Риги только тогда, когда заняли Улброку. И нас даже не отключили от сети трансляции, потому что это тоже через другую систему. И тогда они пришли… они сказали… собирайте вещи… и…
Интервьюер. И выгнали вас…
А.Беркис. …по домам… и иду туда и смотрю, что наши уже поставлены возле стены. И тогда я, полный еще такой бравады, понимаю, что мне… И я там что-то пытаюсь так бравурно сказать: ну что там такого. Ну, тогда, когда двинули по челюсти, очечки отлетели, без очечков я беспомощный… Это для меня было самым страшным, потому что тогда у человека обычно не бывало много пар очков. Я подобрал свои очки, положил в карман, чтобы не разбили. Ну, тогда поставили у стены. Там мы все, сколько нас там было… Но Озолса там не было, и тех двух парней из новостей там не было, те остальные, кто там был, эти 12, мы были поставлены у стены. Ну, они попинали нас по-всякому опять…
Интервьюер. Поиздевались…
А.Беркис. Да, поиздевались... Одному там страшно хотелось свой острый нож продемонстрировать, он там резал… Шофер был моложе всех, они все же, так сказать, немного смотрели, над кем можно больше поглумиться, и тогда он у него пряди волос срезал и говорил: мы тебе сейчас ухо отрежем… И так… Тогда начали проверять документы. Я тогда начал вытаскивать эти документы, смотрю – удостоверение конгресса Комитета граждан… Я его быстренько обратно. Смотрю – удостоверение думы Народного фронта… Я его тоже… Наконец, вытаскиваю Радио… Но у меня там какая-то запись была, что там ничего… ну, примерно, что продюсер или что-то такое… Они это не понимают. Самым большим начальником оказался Юрис Розе, потому что он считался начальником смены дикторов. Ну, тогда ему еще досталось за то, что он самый большой. И сказали: ну, это пешки, пусть идут по домам… И тогда мы еще не знали, будут стрелять или нет… Снаружи перед входом стояла бронемашина. И мы думали, как бы оттуда не выстрелили… И тогда мы так и ушли. А они были… Они вели себя буквально как сумасшедшие, потому что они сразу… мне тоже, когда накинулись… тогда этот человек был в двух шагах… я видел, что это глаза бешеного. Это так, как если бы кто-то пил всю ночь и пришел сейчас покуражиться. Хотя никакого запаха не было. И тогда он кричал: «Кто стрелял с крыши? Кто стрелял с крыши?» И это еще одна загадка, как после оказалось, что в кого-то все же попали возле этого Дома Радио. И другие опять же видели, как его бросили в машину и увезли.
Интервьюер. Их этот…?
А.Беркис. Да, это оказался их. Потом ходили слухи, что застрелен Айварс Беркис…
Интервьюер. Да, были такие…
А.Беркис. Да, что Айварс Беркис застрелен и это вроде бы звучало логично, но это опять были перепутано с Бекерисом, который был с Телевидения…
Интервьюер. Да, да… А ты был на этом голосовании Саэймы 21-го?
А.Беркис. Ну, тогда я сразу… Я говорю… это было 19-го. И это было 20-го с утра. И тогда я иду мимо Памятника свободы и надо идти в Саэйму… И над Саэймой именно в тот момент были вертолеты. И я думаю: ну дело плохо, мне надо идти в Верховный Совет и меня еще раз захватят. Но идти-то надо. Я пошел в Верховный Совет. Ну, сам помнишь, как там было. Там весь этот день… И тогда нам распределили обязанности, куда каждому идти говорить с людьми. Кому – к Памятнику свободы, кому – здесь, рядом, возле Дома Радио… или напротив Дома Радио, потому что он был захвачен, кому – здесь же возле Верховного Совета и так далее. И мне надо было быть возле Верховного Совета. И они объясняли… Ну, и тогда решили, что лучше дома не ночевать. Тогда мы с женой отправились ночевать к сыну в Пардаугаву. И тогда пришло это 21-е, и я там несколько раз… этот документ там сочинили и все… И мы там за него проголосовали… И этот документ еще не был подготовлен в таком… Мы проголосовали, насколько я помню, за неготовый документ.
Интервьюер. Нет, там он уже был… Там какое-то одно предложение дописали…
А.Беркис. Ну, да, примерно так… И в то время я смотрел… там выходят через те ворота, там эти люди были, и они хотели знать все, но там до них не добраться… Там пятеро вокруг тебя… Анна Сейле после написала, что ее чуть не задавили эти люди… Но я вижу, что наверху на этой стене, на баррикадах, на стене баррикад стоит оператор и снимает все это. Я думаю: а-а-а, если там оператор, значит, там хорошее место, чего мне бояться, если он не боится. Я вскарабкался на эту стену, и тогда я начал рассказывать, что происходит в Верховном Совете…
Интервьюер. Это мы все помним…
А.Беркис. Ну, да, все помнят этот момент, но я рассказываю, как я туда попал. Так как оператор уже был, то…
Интервьюер. И что произошло, когда омоновцы отсюда ушли?
А.Беркис. Когда убрались эти бронемашины, мы уже стали смелее. Я опять звонил Карлису Гринбергсу. Я сказал: «Карлис, нас последними захватили, мы первыми должны вернуться». И я звонил теперь… созвонился с этим… или даже пришел сюда и тогда вызвали этого майора, который там от десантников отвечал… потому что там были десантники, там не был ОМОН, и тогда стоял караульный у этой стены и тетушки их стыдили, что там… и так далее все… И тогда мы сказали, мы хотим теперь остаться на ночь, вернуться, быть там, чтобы был порядок. Ну, эти там уже задергались, они согласились, что мы идем. Но тогда уже были официальные потом переговоры, что мы идем и перенимаем этот дом полностью, и тогда было официально, что там все…
Интервьюер. Ну, они, наверно, получили приказ.
А.Беркис. Ну, да. Они получили приказ. И тогда мы пришли, это уже было вечером примерно в 8 или 9 часов… тогда мы туда пришли, и тогда они официально убрались оттуда, сопровождаемые ругательствами, в свой автобус, и тогда, когда они уже убрались, мы вошли. И очень жаль, что мы их так отпустили, потому что мы еще не знали, что они так ужасно разгромили это радио… Больше всего они орудовали в музыкальной редакции. Там все было на полу и все затоптано… Ну, это был совершенный разгром… Единственное, чего они не тронули, это было все оборудование студии. Его они берегли, на случай необходимости… А затем они по своей инициативе пытались взломать все сейфы и все ящики, все двери были выбиты… Ну буквально они весь Дом Радио разгромили, телефоны разбиты... У кого магнитофоны остались… Между прочим, Юрис Подниекс все это вхождение снимал, но я не знаю, где остался этот фильм. Именно Юрис Подниекс шел рядом, и мы все эти помещения… И тогда, когда мы попали в студию, тогда мы тоже… Мара Кронтале, кажется, была… или Мара Эглите… я уже забыл, которая из дикторов, и я, тогда мы были у микрофона… |
