Андрис Вилцанс Печать

Интервьюер.

В связи с тем, что ты заседал в Верховном Совете [СССР – ред.], у тебя было какое-то предчувствие еще до путча? буревестник где-то реял на горизонте?

                                                                                             

А.Вилцанс.

Ну конечно, если теперь оглядываться назад в прошлое, то хотя бы тот же самый уход Шеварднадзе с поста министра иностранных дел [СССР – ред.]. Меня лично это в тот момент удивило, потому что он говорил о грозящей диктатуре и так далее. Я думал: «Ну какая диктатура? О чем это он?»

Контекст, разумеется, был такой, что был практически готов тот новый союзный договор, который, по крайней мере, старую гвардию в большой степени не удовлетворял. Не могу сказать, что были какие-то очевидные... тем более, что это был летний период и народ весь разъехался... А у меня лично в памяти не осталось такого, чтобы были какие-нибудь, скажем, очевидные сигналы.

С самим путчем получилось так, что я 18 августа был в Крыму. (Смеется.) Так сложилось. Там был фестиваль новых школ, на который меня откомандировал мой комитет. Во второй половине дня 18 августа у меня был самолет, я ехал на машине в Симферополь и натолкнулся на препятствие в виде колонны танков. Я, конечно, не знал, в чем дело, и подумал, что, видимо, какие-то учения или передислокация. Но факт в том, что я чуть не опоздал на самолет, потому что обогнать колонну танков просто не было реально. Мы какими-то окружными путями доехали до симферопольского аэропорта, и тут оказалось, что все рейсы отменены. Это 18 августа. В конце концов, совсем уже поздно вечером на одном большом Ил-62, полном женщин, детей и таких же как я, прошедших по блату, я все-таки добрался до Москвы. Я ещё успел на последний ночной самолет до Риги, потом – на последнюю электричку, приехал на дачу в Икшкиле и, строго говоря, начало путча просто-напросто проспал. В том смысле, что у меня на даче не было ни радио, ни телевизора, и я совершенно не подозревал, что нечто подобное произошло. Где-то в середине дня 19-го я приехал в Кенгарагс, где я в то время жил, встретил соседа. Он говорит: «Ты тоже путчист?» Я говорю: «Какой путчист?» – «Ты что, дурак, не знаешь, что Горбачев арестован?» Я говорю: «Ну что за бред ты несешь!» Потом действительно выяснилось, что нечто такое на самом деле происходит. Я помню, конечно, как включил радио, а там истерические комментарии Табунса [член Народного фронта и ДННЛ (Движение за национальную независимость Латвии) – ред.], прямо как у шефа в «Брильянтовой руке»: «Всё пропало! Клиент уезжает, гипс снимает!». У меня просто возникли такие ассоциации.

Я приехал на Домскую... Ну, я ехал в Саэйму, но так получилось, что оказался на Домской площади одновременно с омоновскими бронетранспортерами, сколько уж их там было – два или три...

 

Интервьюер.

Два.

 

А.Вилцанс.

Ну да, я точно уже не помню. Они там еще петарды... как они по-латышски называются... взрывали... Я подумал: «Ну значит, наверное, что-то посерьезнее происходит, раз так». Но они через какое-то время развернулись и уехали. Я ушел в Саэйму, конечно, но толком нельзя было понять, что же делать-то, потому что никакой информации, по сути, не было. Ну, народ взволнован... Я пробовал звонить своим друзьям в Москву, потому что, в конце концов, где же было можно получить информацию? Безуспешно. Надо сказать, что в конечном итоге я понял, что совершенно лишний во всем этом мероприятии и выбрал китайскую тактику. Есть такая стратагема, которая звучит примерно так: сидеть на берегу реки и ждать, пока мимо тебя не проплывет труп твоего врага. Таким образом, я уехал назад в Икшкиле и ничего особо героического за это время не делал.

Потом уже, конечно, была эта легендарная поездка в Москву. Это было 23-го числа, если не ошибаюсь.

 

Интервьюер.

Наверно, 23-е.

 

А.Вилцанс.

Да. Ну да, 22-го я, конечно же, был в Саэйме, а 23-го – я просто помню потому, что надо же было всей делегацией ехать и, в принципе, места не было. И я единственный раз в жизни, конечно же, как самый младший, сидел в самолете на полу между Горбуновсом [председатель Верховного Совета ЛР – ред.] и Мавриксом Вулфсонсом [депутат Верховного Совета ЛР – ред.]. Все остальные простые пассажиры круглыми глазами смотрели, что это за привилегированный пассажир, которому можно в самолете на полу сидеть.

То, что дальше в Москве было, вы сами знаете.

 

Интервьюер.

Нет-нет, ты на нас не оглядывайся, а рассказывай всё!

 

А.Вилцанс.

То знаменитое заседание... Мы же там рядом сидели!

 

Интервьюер.

Да.

 

А.Вилцанс.

Помнишь, я тебе сказал, что мы теперь свободны и самое время размещать в газете объявление об обмене территории Латвии на равноценную где-нибудь в Австралии или другом спокойном месте в связи с неспокойными соседями. (Смеется.)

 

Интервьюер.

Да.

 

А.Вилцанс.

Ну это так... А потом мы просто... поскольку мы сложили мандаты... а я тогда был председателем подкомитета и задержался там еще примерно на неделю, пока уладил все дела, и тогда поехал обратно в Латвию.

По поводу путча у меня до сих пор очень много неясностей, очень больших неясностей, потому что... Вы же знаете, что есть бесконечное число версий – инсценировка или...

 

Интервьюер.

Ну а ты по пунктам назови эти неясности.

 

А.Вилцанс.

Нет, ну, строго говоря, если эти деятели хотели устроить что-то серьезное, то ресурсы же ведь вроде как были. И я не думаю, что, скажем, Крючков [председатель КГБ СССР, член ГКЧП – ред.] или Язов [министр обороны и маршал СССР, член ГКЧП – ред.] были такими уж гуманистами, которые не стали бы применять силу, чтобы, так сказать, установить конституционный порядок. Очевидно, что в той схеме что-то не вяжется.

Ну да, конечно, сам Янаев [вице-президент СССР, председатель ГКЧП – ред.] со своими трясущимися руками не оставлял убедительного впечатления. Но, с другой стороны, зачем вообще заваривать такую кашу, если, допустим, главного возможного противника, Ельцина, практически ехали арестовывать тогда, когда он уже благополучно успел уехать в другое место? Можно подумать, что соответствующие органы не знали, как он перемещается и где находится. Как-то странно мне лично всё это кажется. Не знаю, как вам, но мне всё это кажется чуточку странным.

Ну или эта система настолько прогнила, что нельзя было уже положиться ни на кого. Строго говоря, во время «оранжевой революции» службы безопасности перешли на сторону Ющенко намного раньше, чем стало ясно, что Ющенко победит, и это сыграло большую роль. В этом случае это не совсем точная аналогия, но думаю, что службы тоже так или иначе приложили руку к путчу. Как именно? Не знаю.

 

Интервьюер.

Какую роль в путче сыграл Горбачев?

 

А.Вилцанс.

Ну, здесь тоже полная мистика. У меня толком нет своей версии, не думаю, что он его каким-либо образом вдохновил или что-то в этом роде, потому что, в конечном итоге, он, по сути, потерял всё. Зачем же тогда он ему был бы нужен? Просто не представляю себе.

С другой стороны, как он мог проспать, допустим... Ну хорошо, дача­ – святое дело, Форос на самом деле очень хорошее место. Но, вроде как, надо было знать, что что-то подобное происходит, ну или готовится. Не знаю, наверное, слишком мало времени прошло... Скорее всего, спустя какое-то время будет бóльшая ясность, но пока что я ничего особо толкового на эту тему нигде не читал.

 

Интервьюер.

Если бы путч победил... и, поскольку ты сам назвал лица, которые наверняка применили бы репрессии, и как уже не раз было сказано, что преобразования таких огромных масштабов можно было бы остановить только очень большим кровопролитием, потому что это было бы какое-нибудь... ну, повторение гражданской войны или что-то подобное. А Латвия... Ясно, что Прибалтика была бы одной из первых жертв, потому что она была символическим двигателем всего процесса. Ты бы принял предложение вместо Сибири отправиться в эмиграцию за границу?

 

А.Вилцанс.

Ну, интересный вопрос. Интересно, кто мне такое предложение высказал бы? (Смеется.)

 

Интервьюер.

Ну все-таки... Всех же расстрелять тоже невозможно!

 

А.Вилцанс.

Нет, ну само собой!

 

Интервьюер.

Какое-то псевдогуманное лицо надо показать... Ну вот и разрешили бы людям выезжать...

 

А.Вилцанс.

Ну, возможно, что да. Но я так... Это слишком серьезно...

 

Интервьюер.

Это теоретический вопрос.

 

А.Вилцанс.

Нет, ну вопрос теоретический, но все-таки серьезный.

 

Интервьюер.

А во время путча – когда ты понял, что это серьезно, – у тебя было чувство, что, может быть, есть угроза для множества людей и, в том числе, твоей семье тоже может что-то угрожать?

 

А.Вилцанс.

Именно так, потому что у меня как раз тогда были достаточно маленькие дети, и это не самое лучшее... Я, конечно, надеялся, что ничего особенного с семьей не произойдет, и так – слава Богу – всё и прояснилось. Но определенные опасения, конечно, были.

 

Интервьюер.

А был ли нужен Конституционный закон 21 августа? Что это было – точка, жест или...?

 

А.Вилцанс.

Ну, насколько я понимаю, как минимум, с юридической точки зрения, как таковой он был нужен. И второе. действительно надо было поставить точку во всем этом процессе расторжения этого вынужденного брака, если можно так выразиться.