Саэйма Латвийской Республики

Интервьюер.

Ромас, как ты узнал об августовском путче?

Р.Ражукс.

Телефонный звонок – телефонный звонок домой из координационного центра Народного фронта, потом – нажатие выключателя на телевизоре, а там – советский балет... балет сменяли угрюмые люди у длинного стола – где-то в Москве какая-то сцена. Тогда мы отправились в штаб Народного фронта, чтобы его эвакуировать, потому что было ясно, что именно может случиться. И так оно и было. Двое оставшихся около 4 часов дня – Марцис Плявниекс и Артис Эрглис [члены Народного фронта – ред.] – получили по голове от десантников, их побили. Ну, и дальше уже всё – захват Народного фронта, штаба ДННЛ [Движение за национальную независимость Латвии – ред.], телевидения и всех прочих стратегических объектов, что советские десантники и сделали.

Ощущения, разумеется, описаны многими; чувствовалась такая беспомощность, что делать и так далее. Единственное, что я хотел бы особенно подчеркнуть, это то, что не было так, что этот путч случился внезапно, и во время между обоими путчами мы жили в светлой, солнечной Латвии, не зная никаких забот, и тому подобное. Нет! Двадцатого августа надо было подписать или не подписать, как мы говорили в Латвии, новый союзный договор. Путч начался 19 августа. Так что некоторое давление – и не малое – было уже оказано и в плане пропаганды, и на латвийское правительство. И мы организовали большую, масштабную акцию «Пылающий Балтийский путь». Конечно, теперь понятно, что невозможно повторить гениальные идеи, но мы хотели повторить Балтийский путь, разведя костры на таком расстоянии друг от друга, чтобы от одного костра был виден следующий, из Таллина через Ригу и до Вильнюса, таким образом протестуя против этого навязываемого союзного договора.

Были и другие мероприятия, я не помню... Но были напечатаны плакаты с изображением этого пылающего пути и всяческая деятельность, мы там широко развернулись. В Латвии также проходили встречи с эстонцами и литовцами. Так что не было такого, что теперь вдруг... Было ясно, что с этим союзным договором что-то случится... что-нибудь такое... чтобы прошел этот путч... Наверняка его инициаторов не устраивали ни мы, ни новый союзный договор. Они абсолютно по-старому – ортодоксально, консервативно – хотели... но чувство давления, того, что что-то произойдет, – это было известно, это было очевидно.

По иронии судьбы пылающий Балтийский путь всё же состоялся, но был чем-то вроде нашего триумфального шествия 23 августа. Помню, что видземское предместье даже сделало... ну, чтобы можно было разжечь костры на улице Бривибас... Они сделали такие сковороды, которые потом собирались продавать как сковороды для шашлыков, и которые расставили на Бривибас, и костры действительно жгли. И они много где были. Ну, это мероприятие, конечно, не могло сравниться с 1989 годом, но это всё было.

Ну, дальше всё развивалось на самом деле очень, очень быстро, очень стремительно. Мы собирались в нескольких конспиративных квартирах в Пардаугаве, в Зиепниеккалнсе, в других местах, там проходили заседания правительства, чтобы обсудить ситуацию, решить, что делать дальше, как действовать. Ну, действие последовало за призывом ко всем сторонникам независимости, тем призывом «для часа икс», который был опубликован в газете «Диена». И потом, разумеется, мы устраивали информативные акции совместно с Верховным Советом у Арсенала, чтобы проинформировать людей, потому что информации не было, и стали разрабатывать план осуществления забастовки – всеобщей латвийской забастовки. Помню, как мы сидели в квартире Дросмы Благовещенски, нашего координатора Народного фронта, вместе с Робертсом Миллерсом, членом правления, и поздно вечером обзванивали отделы Народного фронта в наших крупных предприятиях и учреждениях, и обсуждали, как это лучше сделать. Насколько мне известно, и правительство, и профсоюзы, возможно, не особо активно, но поддерживали эту идею. Тогда не было полной уверенности, но было ясно, что это такое мероприятие, которое мы могли бы организовать.

Интервьюер.

Было ли ощущение того, что не только твоя жизнь, но и жизни членов твоей семьи могут быть под угрозой?

Р.Ражукс.

Конечно, конечно. Я жил у шофера Народного фронта Андруса Поксуса в Вецмилгрависе, рядом со штабом омоновцев...

Интервьюер.

Надежное место!

Р.Ражукс.

Надежное место потому, что там был такой контингент, что они меня, скорее всего, не узнавали в лицо. Главное, у него там была квартира, которую он не использовал. Ну и так оно и было, у нас был жигуленок Народного фронта, так мы там в Вецмилгрависе и обосновались.

Жену, конечно, я попросил... У нас 23 января родилась дочь Дануте, можно считать, младенец – да на самом деле! – и я попросил их покинуть дом, не оставаться там, и они поселились у нашего соседа, тогдашнего менеджера авиакомпании SAS в Латвии Марека Педерсена, который... не знаю, наверное, он теперь известен как зять Раймонда Паулса, очень порядочный такой датчанин. Он их спрятал, взял обоих с младенцем. Было ясно, что что-то такое может случиться. Конечно, мы больше думали об этом теоретически, и настоящего такого страха не было, скорее ощущение неспособности на что-либо повлиять. Но подобные практические действия мы предпринимали.

Интервьюер.

Ты ходил в Верховный Совет тоже?

Р.Ражукс.

Да, я был там все те дни, ходил в Верховный Совет, и тогда мы обсуждали и действовали... Я был в то время... как это правильно называется... членом Совета национальной безопасности, потому что не было ни армии, ни... и руководитель Народного фронта как единственный такой настоящий бригадный генерал, как я это называл смеха ради... Да, скорее всего, этот полковой... высшая степень, со всеми теми людьми. Там был мэр Риги, министр внутренних дел, руководители правительства и Саэймы, Талавс Юндзис [председатель Комиссии по обороне и внутренним делам Верховного Совета ЛР – ред.]... Так что насчет этого состоялось... всё время продолжалось обсуждение.

Лучше всего запомнился самый конец – когда омоновцы на бронетранспортерах прибыли на Домскую площадь 21 августа, в первой половине дня, и начали там буянить, кидаться дымовыми шашками и тому подобное. А там еще с января осталась стена из бетонных блоков с железными воротами, и через них мы вышли, и прямо как в грузинском короткометражном фильме, где люди сбежались смотреть на пожар – женщины с колясками, еще... думаю, на Домской площади было сто с лишним человек. Мы стали их прогонять, чтобы уходили, убегали куда-нибудь подальше, потому что там разъезжают бронетранспортеры, кидают дымовые шашки, а они смотрят. Мне кажется, это еще одна типичная черта советского человека – если что-то происходит, сразу же надо бежать смотреть, а с ним самим ничего не может случиться. Это абсолютно ясно, ведь без ведома партии и правительства ничего в этой стране не происходит... Ну, это... и тогда один житель Цесиса, работник культуры, напомнил мне потом об этом эпизоде, я сам уже забыл.

И тогда во всей этой суете наступило затишье, и мы ни радио не слышали, ни какой-либо информации не получали, а бронетранспортеры остановились, перестали взрываться дымовые шашки... Постояли на месте какое-то время, не помню, сколько точно, но могло быть около часа дня, сколько они там... и тогда отступили и уехали. Мы подумали: «Ну, теперь начнется!». Они поездили тут в качестве разведки, всё осмотрели, где что происходит, а теперь точно придут десантники, придут какие-нибудь конкретные вооруженные силы. Ну, с такой «светлой» мыслью мы попрощались с мамочками с колясками и пошли обратно в Саэйму, где узнали, что путч провалился, такая информация поступила в пресс-центр.

Интервьюер.

Но пока не было подобной информации, расскажи, пожалуйста, какой исход событий мог бы быть наиболее мрачным? Ну, если бы путч победил...

Р.Ражукс.

Если бы путч победил – разумеется, репрессии, не знаю, насколько глубокие. Бесспорно, какую-то часть верховного руководства или организаторов физически уничтожили бы, не знаю, насколько большую. Но, естественно, мы все, правление Народного фронта и еще несколько человек, вне зависимости от того, состояли они в Верховном Совете или нет, определенно были бы среди них. Насчет депортаций – не думаю, что они бы имели место. Были бы аресты, тюремные заключения, может быть, устроили бы какой-нибудь лагерь или что-то в этом роде... Трудно сказать. Позже всю эту систему применили во время войн в Чечне, но думаю, что случилось бы что-нибудь похожее. Там не было бы никаких заминок. Опять же – временной фактор. Даже в нашем плане «для часа икс» было четко и ясно сказано, что важно пережить первые часы и дни, потом невозможно продолжать этот террор бесконечно, включаются различные механизмы – международные, местные – и стране попросту надо нормально функционировать, какой бы она ни была. Так что это невозможно продолжать бесконечно.

Думаю, был бы довольно безжалостный террор, и то, чему в случае с Чечней вроде бы заново научились или о чем вспомнили, эти организаторы путча никогда и не забывали, это всё было осуществлено.

Интервьюер.

Если бы путч победил, и тебе дали возможность эмигрировать – что бы ты делал?

Р.Ражукс.

Конечно, я бы эмигрировал со всей своей семьей, потому что ясно, что никакой пощады не было бы, ничего нельзя было бы сделать. Никакого лагеря в лесу или еще где-нибудь у нас не было, и мы не были к такому приспособлены. Как я уже сказал, у нас было ненасильственное сопротивление.

Интервьюер.

Решилась ли судьба путча в Москве? Фактически, Ельцин там этот путч разгромил. Оценили ли мы исторически то, что российские демократы сделали нам во благо?

Р.Ражукс.

Думаю, что Ельцину во время его визита здесь... ему была оказана честь, говоря об этом... не помню, какой орден почета ему вручили, но об этом говорили. Ельцина удалось увидеть после провала путча, когда он приезжал в юрмальскую резиденцию Горбуновса [председатель Верховного Совета ЛР – ред.] отдохнуть пару дней. Я и видел его, и слышал, что он говорил. В то время мы, несколько тогдашних руководителей с женами, были внезапно приглашены к Горбуновсу в его резиденцию. Это было после провала путча, в какие-то ближайшие дни августа. Я подумал: «Что еще за празднование? Как-то немного неуместно...» На следующий вечер приехали, смотрим – сидит Ельцин с женой. Оказалось, что он приехал к своему хорошему знакомому Горбуновсу, чтобы отдышаться, восстановить силы, и это ему быстро удалось, ведь он, естественно, во время путча абсолютно выдохся. Ну, там были и всякие столы накрыты, была одна довольно смешная ситуация, потому что дело было, как помню, в августе 1991 года, ничего не было, магазины были пустые. Ну и всё из лучших ресторанов, с лучшим обслуживанием, с ликерчиками... На столе чего только не было, и тут вдруг немного подвыпивший Ельцин говорит: «Где шампанское?». Шампанского нет, нельзя посреди ночи сбегать в магазин или позвонить, чтобы привезли. Ну, нет его нигде во всей Юрмале, во всей Латвии! «Как нету?» – говорит. «Как нету?» – «Ну нету!» – «Как нету? Сами принесем!» И встает. Тут его жена... она... честь и хвала, через 45 минут шампанское всё же привезли, и инцидент решился.

Но к чему я всё это рассказываю? Ясно, что Горбуновс, Ельцин, мы тогда были с одной стороны баррикад, и то, что он так спокойно приехал перевести дух сюда, в Юрмалу, свидетельствовало об определенной степени доверия. И то, что Горбуновс его принял, тоже... от Горбуновса и прочих наших... так или иначе это не могло произойти... только по решению Горбуновса, так же и с оценкой его роли. Так что в этом, конечно, есть огромная заслуга Ельцина – в том, что он приоткрыл эту «щель» в истории, через которую мы сбежали на волю.